|
|
||
Сначала хотела кузнечика под крышку сканера, чтобы остался на память о лете, чтобы вспоминать зимой. Но потом положила на землю, а вдруг отогреется, оживет, хоть один день - да его. Обильная роса на траве обещает сегодня теплый денек.
Вода в купальне ледяная, слегка подернута ледком у краев. Этот ледок подогревает мою дерзость, и я прыгаю в воду, окунаясь с головой.
Растереться полотенцем, почистить зубы, набить спортивную сумку ковриком, бутербродом, косметичкой, футболкой и шортами - и на работу, чтоб биться в офисном аквариуме, служа золотой рыбкой на посылках всяким засранцам, предвкушая вечернее послерабочее путешествие в техникумовский арендуемый спортзал.
Чуть было не забыла одеться: наскоро заправляю в бордовые джинсы легкую поплиновую блузу цвета вечерней травы, набрасываю куртку и выскакиваю за дверь, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить сладко спящего мужа. Над ним нависла опасность, и я сделаю все, чтобы не потерять еще и его.
Пришлось вернуться - только возле входа в метро заметила, что вышла в домашних тапках. Рассеянность - высшая форма сосредоточенности. Сегодня я непреклонна в решении выйти в те слои времени, в которых получу ответы на все свои вопросы. Недаром оделась в цвета настойчивости - красный с зеленым.
***
Гуру сидит в падмасане и читает формулу расслабления.
Потом он берет меня за кончики пальцев на ногах и увлекает тело, плывущее параллельно земле, к отрытой двери, ведущей в золотую комнату, наполненную песком. Стены комнаты раздвигаются и истаивают.
Стою это я полуголая посреди пустыни и смотрю исподлобья на африканца, скорчившегося на верхушке бархана. Он тоже не сводит с меня выпуклых нагловатых глаз, будто вытягивая душу - под ложечкой заныло, запульсировало, но упрямые надбровные дуги, нависшие над моими очами, не позволили колдуну залезть глубоко, в тайное тайных.
-Ты кто?
-Шаман. О тебе не спрашиваю. И так вижу, что оборотень.
Он достал из складок грязного пестрого тряпья, прикрывающего наготу, изящную коробочку. Или сундучок. Или шкатулочку, инкрустированную перламутром.
Краем глаза увидела приближающиеся с разных сторон силуэты людей. Толпа становилась все гуще.
Шаман открыл коробочку.
Люблю завидовать. Это как признание в приверженности. Завидуя кому-то, признаешься самой себе в том, что хотела бы быть такой, как тот, кому завидуешь.
Как я любила тонкий батистовый платок, отороченный тысячами воздушных пузырьков. Моих грубых рук не касались эти кружева и нежность. Я ласкала и пила их глазами, растекаясь взглядом по тонкой шейке соседской девочки. Завидовала ей отчаянно, но никогда не хотела иметь это воздушное и пенное. Знала, чуяла, что жесткие пальцы, привычные деревянному мечу и грубому полотну пращи, лишь изомнут и испачкают, погасят волшебство свежего дыхания платка. Что толку сорвать и дрожать, если никогда не сможешь сохранить? Не мое это.
Почему ты не создал меня такой, как это ласковая и трогательная?
Ненавижу тебя.
И их ненавижу - этих двоих, которым никогда нельзя было даже пытаться высекать искру из своих трущихся в вечной неприязни тел. Ничего, кроме всего самого худшего, они мне не дали. Жадничая, все хорошее оставили себе, а мне - горб, кривой длинный нос, невнятную речь, узкий, скошенный лоб, плоскую грудь и толстую задницу.
Ненависть толкнула меня к трансформации. Тело чутко, с удивительной точностью отреагировало на накопление этого тяжелого чувства. Будто оно, это чувство, могло набирать критическую массу, концентрируясь в одной личности, с последующим смятием этой личности, видоизменения не только внутреннее, но и внешнее.
Лишь после падения твердыни, взорванной и поруганной, были по-новому оценены и приняты утверждения мудрецов об иллюзорности плотного мира.
Перестала сопротивляться неистовому и начала конструировать и воплощать новую среду обитания, ранее немыслимую.
Отвергнутая и отвергающая обросла тысячью знаний, приводящих в недоумение неучей.
Только после модификаций, вызванных взрывом накопленной ненависти, смогла, протянув руку, прорвать невидимую, неосязаемую, но очень прочную пленку и коснуться ледяной шерсти диковинного существа. Там, в самом нижнем отсеке, где соседствует жестокий холод с гудящим жаром, жил и пульсировал лютостью свирепый враг. Всегда знала о нем, но не было случая, чтобы могла убедиться в реальности того, что он существует.
Ты припарковал своего Харли Дэвидсона рядом со старенькой Хондой. Цокнул языком, отметив про себя, что Хонда, хоть и не нова, но даст фору самым крутым байкам. Прежде чем войти в клуб поправил волосы, слегка смятые шлемом, стряхнул пыль с блестящей лакированной кожи черной куртки, подтянул за пряжки голенища мягких высоких сапог.
Долго же мне пришлось тебя ждать. Стоя за деревом недалеко от своей Хонды наблюдала исподтишка за тем, как ты прихорашиваешься. Вот теперь пора. Выхожу из укрытия стремительно, легко вскакиваю в седло своей кобылицы, нарочито не глядя на того, кто интересует больше всего.
Знаю, ты обязательно меня зацепишь, хотя бы потому, что моя Хонда тебе, знатоку, сразу приглянулась. И потому, что у меня такая же, как у тебя блестящая лакированная тьмой куртка-косоворотка.
В своем черном облачении на алом байке я себе очень нравлюсь. Знаю - тебе тоже понравлюсь сейчас, немедленно. Как могут не понравится обнаженные, почти до сосков, груди, выглядывающие в полузастёгнутый ворот? Битый час ухлопала на это да еще на боевую раскраску.
-Обе дамы невыносимо прекрасны!
-Какая лучше?
-Красная красотка очень хороша, но брюнетка еще и желанна!
Наживку заглотнул. Надеваю шлем, перчатки, уже отталкиваюсь от земли ногой, как ты меня останавливаешь:
-Позвольте пригласить вас в клуб, у меня карта постоянного клиента.
А то я не знаю. Какой хороший мальчик - приглашает меня в мой же клуб! Ладно, сделаю так, как ты просишь. Фейс-контроль уронил челюсть на асфальт и обжег ступни, написав кипятком в ботинки.
Послушали музыку, выпили пепси отечественного разлива, но я не собираюсь долго ошиваться в этом душном подвале. Вылетела, не оглядываясь, и в седло мотоцикла. Ты выскочил за мной.
-Попробуй - догони!
-Шутить изволите? Это вы, барышня, неосмотрительно бросили вызов, не глянув внимательно на моего коня.
-Много слов при такой низкой посадке. Харлей, все выбоины родных дорог - твои! Я же - высоко сижу, далеко гляжу. Догоняй!
***
Мчалась сначала впереди, потом ты догнал, и мы пошли ноздря в ноздрю, все быстрее, ускоряясь, безжалостно, беспощадно, пришпоривая и выжимая, пытаясь обогнать, по улицам города. Гонки продолжились загородом, на блестевшей в свете луны трассе.
Погасила огни, оторвавшись, и ехала около трех километров призраком дороги, освещаемая лишь фарами редких машин. Свернула на боковую дорогу, а потом на проселок. Заглушила мотор, укрывшись в дубраве. Если в тебе не ошиблась, то ты меня и без света найдешь в любой чащобе. Но, нет - проехал мимо. Промелькнули огни, блеск металла мимо, отзвучал характерный голос мотора Харлея.
Не спешу открываться.
Отчаяние разочарования родило усталость.
Ты не тот. Ты не он. Ты не ты, а дерьмо нечувствительное, позёр на железяке, дешевка, тупая жестянка.
Моя старушка сочувственно молчит, бережно поддерживая мое вибрирующее тело, прохладным металлом остужая разгоряченные мышцы.
Захотелось коснуться травы - поляна таинственно мерцала, купаясь в лунных ваннах. Сползла с седла, уставилась в небеса, где пульсировала огромная туманная окружность, обрамляющая лунный диск - гало. Чую, как роса обволакивает всю сумеречную вселенную, отягощая собой каждую былинку.
Пусть я ошиблась, приняв этого напыщенного индюка за тебя, - переживу. Высплюсь на ночных травах, и печаль уйдет, уйдет, уйдет...
Опять ошиблась - ты все-таки нашел меня, подкрался, приблизился, подступил, разбудил поцелуем мягких губ. Никакого неистовства - осторожно, едва касаясь, наощупь узнавая друг друга, запоминая запахи и всхлипы, рельефы выпуклостей и впадин, вкус и мерцание глаз и шерсти. Движения легкие, без пауз и без равного ритма, стараясь не вспугнуть, желая приручить и истечь, взять и отдаться.
Едва угадываемый шепот щекочет ухо:
-Как ты смог так тихо подкрасться, что я не услышала мотора?
-Харлея оставил примерно метров за триста от места, где ты затаилась.
-Все равно ты был очень тих.
-Я снял сапоги. Всё бросил: мотоцикл, куртку, рубашку...
-Поцелуй меня... да, так - чуть коснувшись. Откуда ты знаешь, как я хочу?
-Мне всё об этом говорит - и то, как ты гладишь меня, и то, как дышишь, и то, как ты тихо уплываешь.
И мы опять отправились в блаженное путешествие по двум континентам наших тел, посетив все тайные места и самые отдаленные закоулки.
Отодвинулся в сторону, раскинул руки - хорошо, что ты это сделал - от прикосновений жжет, до отвращения. Надо отдохнуть.
-Ты собираешься всю ночь коротать в дубраве?
-Пока тебя не было - да, хотелось окунуться в густоту мрака, а после почуять первое движение утра, едва видимое, сумеречное, очистительное - луч на щеке, чтобы горе потери тебя кончилось с окончанием ночи. Возродиться с новорожденным днем. Но теперь всё изменилось. Хочу праздника. Здесь неподалеку дом моего отца - у него сегодня вечеринка - гости, угощение, оркестр. Ты любишь духовой оркестр?
-Что, серьёзно - духовой оркестр? Вживую? Ты шутишь?
-Бывает. Бывает, что шучу, но не сейчас. Мой отец большой любитель и знаток духовой музыки и джаза. Сегодня приглашен очень известный оркестр. Будут вальсы. Любишь "Амурские волны"?
-Кроме марша "Прощание славянки", пожалуй, и не слышал ничего в духовом исполнении.
-Тогда поехали - это настоящая музыка. Она не просто снова вошла в моду. Она очень хороша, в ней есть смех и плач. Жаль упустить такую возможность - насладиться музыкой после наслаждения тобой. К тому же, ужасно есть хочется.
-Да, я бы, наверное, целого барана сожрал. А на десерт - торт величиной с колесо.
***
Гости были уже разгорячены и увлечены, на нас никто не обратил внимания. Неожиданно меня потянули за локоть - отец.
-Здравствуй, дорогая. Рад, что ты все же пришла. Кто твой новый друг?
-Сейчас принято говорить - бой-френд.
-Интересный статус. Это означает, что у тебя появился половой партнер? Или это нечто иное?
-Это означает, что лично для тебя это ничего не означает. Это очень много означает только для меня, и я сама с этим разберусь. Надеюсь, статус бой-френда моего спутника не помешает нам перекусить? Пап, оставь, давай потом поскандалим, очень есть хочется.
-Могла бы своего... м-м-м - друга покормить в клубе. У меня тут не столовая, не кафе и не ресторан, чтобы всякий оборванец мог зайти запросто и есть то, что ему понравится. Здесь собрались мои коллеги, приятели, друзья, знакомые, партнеры. Подчеркиваю - мои. Понимаешь, я пригласил всех своих, а твоего протеже никто не звал.
-Я его позвала.
-Этот дом пока еще не твоя собственность.
-Может, хватит разыгрывать сцену из жизни пациентов доктора Зигмунда Фрейда?
Отец отвесил мне тяжелую пощечину и залил её каким-то хлебовом из своего фужера. Было впечатление, что голова отделилась от шеи, отлетела к стене, срикошетила и совершенно случайно вернулась на мою тоненькую шейку.
Несмотря на то, что отец расправился со мной посредине зала на глазах у всех, вокруг ничего не изменилось. В то время, как на моём лице пылала пощечина, будто перцовый пластырь, оркестр продолжал выводить в ритме вальса грустную мелодию, от которой щемило сердце.
Такое странное ощущение: боль, недоумение и в то же время успеваю услышать музыку, почувствовать её, увидеть гостей, понять, что все они стараются изо всех сил не видеть нас. И ты отвернулся, чтобы не мешать моему позору и не влиять на разрыв. Растерянность, что теперь я могу сделать такого, чтобы не уронить себя, чтобы не потерять тебя и его, бежать или нападать, затаиться или заплакать, покориться или порвать навсегда...
Гости танцевали, беседовали, чокались и ели. А мне хотелось содрать со щеки этот проклятый пластырь, но мой гнев, казалось, распаляет огонь удара еще пуще. Ты, отвернувшись, стоял и слушал музыку, не смотрел в нашу с отцом сторону, не вмешивался. Потом пошел к выходу. Я догнала тебя, и мы пошли рядом, нарочито медленно, в ритм музыки, этакое легато четырех ног в исполнении любовной парочки.
Ты улыбнулся:
-Похоже, здесь нет барана. То есть, я хотел сказать - баранины.
-Да, поесть не удалось. Хорошо, хоть музыку немного послушали.
-Куда теперь?
-Ко мне?
-Ко мне?
-Куда ближе?
-В клуб.
-А клуб этот, случаем, не твоего папаши?
-Нет, он мой. Подарок любящего родителя в день совершеннолетия дочери.
-Подозреваю, что и в клубе сегодня обошлись без баранины.
-Ты прав, кроме выпивки под утро там уже ничего не остается.
-Тогда - в ресторан.
-А если на ипподром?
-Ипподром? Поздно уже - заездов не будет.
-Зато будут бараньи шашлыки!
-Точно! Как же я забыл про круглосуточную шашлычную на ипподроме!
Мы летели сквозь ночь, влажная прохлада била в лицо упруго и мощно, но так и не погасила пекущего пластыря на щеке. Он мне мешал, он раздражал, он заставлял где-то в груди шевелиться и ворочаться чему-то темному и свирепому.
Шашлычная была аквариумом, погруженным в полумрак, в котором уснули все рыбы и плавали на поверхности вверх брюхом. Официанты едва двигались, мангал лениво мерцал полупотухшими углями, но мы решили съесть барана, и никто больше не посмел нам в этом помешать.
Ветер хлестал по полотняным стенам шапито, холодное солнце сверкало в набалдашнике шпиля на шатре. Это навершие было выполнено в виде распахнутого сундучка или шкатулки белого металла, покрытого затейливой вязью. Из этого сундучка падал, и все никак не мог упасть из-за упрямого ветра, факел синего шифона. Перед входом тучные музыканты дули в толстые трубы и били в пузатые барабаны, разнося по побережью низкие призывные звуки.
Все вокруг шелестело, дуло, звенело, хлопало, рвалось, дудело, летело, блистало.
Публика, привлеченная праздником, устроенным ветром, оркестром и шапито, хватала билеты, и валом валила в цирк.
Внутри шатра людей окружал полумрак и тишина. Даже говор толпы стихал на пороге цирка. Цвета темного вина бархат устилал арену. По ней бегал, приседая и подпрыгивая, огромный негр, расписной, как куманец и с такой же огромной сквозной дырой в груди. Края дыры были ровные и отполировано блестели. Публика пыталась разглядеть внутренности, но напрасно. За последним зрителем закрылась дверь, все расселись по местам, и негр ударил в бубен, взявшийся невесть откуда.
Негр бил, подскакивал, шептал, вскрикивал и лопотал, зрители раскачивались с остекленевшими глазами - представление началось!
Вот бубен вырвался из рук циркача и поплыл над головами почтеннейшей публики, осыпая ее серебристой пылью.
Негр хлопнул в ладоши и особенно высоко подпрыгнул - в момент соприкосновения его ног с бархатом арены на ней появилась маленькая коробочка. Артист наклонился и стал дуть на нее. Коробочка начала набирать размер и объем, превратившись в огромный сундук.
Вдруг крышка сундука откинулась и...я очутилась в городе желтых домов.
Город легких временных построек из желтой бумаги, толстой и рыхлой. Домики слегка отсырели от обильной утренней росы, усеявшей осеннюю паутину.
Женщина в шафрановом шелковом халате выходит на террасу, держа золотое блюдо. Она замирает, жмурится, с улыбкой вдыхая горечь пожелтевшего сада. Потом медленно поправляет салфетку лимонной парчи, прикрывающую лежащую на блюде отрубленную голову. Рука касается сложной прически, но ни один волосок не посмел выбиться из колючих лап гребенок и стилетов шпилек.
Наклонила головку, чтобы под ногами рассмотреть лежащего на каменных плитах кузнечика. Глаза мертвеца широко открыты, в черных кругляшках отражается кенарь в раскачивающейся клетке. Завалился набок, одна лапка в сторону. Замерз, видно пытался проскочить в двери, а они уже были закрыты.
Холодно ночью - скоро зима.
Ножкой сдвинула трупик с плит террасы на землю, вдруг отогреется, оживет, хоть один день - да его. Обильная роса на траве обещает сегодня теплый денек.
С блюдом в руках, не скрываясь, женщина выходит из дома своего любовника, сердце и печень которого она съела сырыми. Голову его понесла домой, чтобы выварить, и когда мягкие ткани отпадут, череп займет свое место на полочке рядом с другими черепами, желтеющими длинной вереницей под янтарным фонарем кухни.
Она стоит передо мной, колеблясь золотистым пламенем. Мама.
-Доченька, не верь отцу. У него на службе псари и охотники. Как только ты выросла и сумела изменить себя по своему желанию, отец задумал избавиться от меня, и взять тебя в жены. Так делают все животные. Только люди избегают близкородственных связей. Лису-оборотня могут легко уничтожить собаки, осина и серебро. Отец предпочитает собак - они не оставляют от жертвы даже клочка шерсти. Он не только меня затравил собаками, но и твоего первого мужа псы разорвали по его приказу. А ты, бедная, ломала голову, куда он исчез?
-Я подозревала, что здесь что-то нечисто, но не знала наверняка. Отцу не помогла смерть моего первого мужа - я не покорилась.
-На очереди твой второй избранник. Если ты не опередишь отца, то скоро опять овдовеешь.
-Но я уже искала его в особняке - там пусто, все заброшено, крыша провалилась, в комнатах растет трава.
-Загляни в подпол. Там есть ход в нашу нору, помнишь ее? Ты любила бывать там в детстве, пряталась ото всех в потайных ходах. Отец в норе. Когда ты найдешь вход, я помогу тебе обнаружить отца. Возьми это блюдо, сядь на него, и оно плавно принесет тебя в нужное место. Прощай, родная, береги себя.
Лисица лежит в своей уютной родной норе, теплой и сухой, где неизменно чувствовала себя в безопасности. Эта нора служила надежным убежищем многим поколениям лис, и ни разу не была обнаружена ни собакой, ни человеком и никем иным. Запасные выходы содержались в идеальном состоянии, скорее для соблюдения семейной традиции, чем по необходимости.
***
Я поселилась у тебя. Однажды приехал отец для ультиматума и похищения. Прижалась к тебе крепко-крепко.
-Не отдам её.
-Тебя никто не спрашивает.
-Отец, никогда не буду зверем, никогда!
-Природа твоя звериная - лисья.
-Я нашла себе возлюбленного из нашего оборотнического племени. Ни он, ни я не хотим портить людей. Да, мы не такие, как они, но и не такие, как ты. Мы не можем изменить нашу сущность, но мы можем жить в ладу и с людьми, и с тобой. Оставь нас, нам хорошо вместе.
-Моя сила уходит, ты нужна, чтобы заменить собой умершую мать. Она всегда хорошо делала свою работу, пока охотники не затравили ее собаками. И после этого ты собираешься хорошо относиться к людям? Они виновники гибели твоей матери.
-Но ведь она, служа тебе, принесла столько горя - скольких она погубила, забрав их силу. И только потому, что ты, отец, заставлял ее делать это.
-Иначе я бы уже давно умер. У нас, лисиц, нет выбора, мы должны губить человечков или гибнуть сами.
-Я свой выбор сделала.
Отец стал надвигаться на нас, и вскоре я потеряла сознание и тебя.
***
Кровь, обильно льющаяся из рваных ран, пачкает пол родного жилища. Запах этой крови скоро привлечет несчетных ее любителей, тайна норы будет раскрыта. Лисе придется ее бросить. Бросить вместе с отцом - старым плутом-оборотнем, которого она только что загрызла, чтобы, съев его печень и сердце, забрать колдовскую силу. Удивительным образом жгучий пластырь со щеки исчез.
***
Шаман закрыл коробочку, и толпа погнала лису камнями по дороге.
Один из камней, попавший точно в крестец, заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Я по-прежнему сидела в спортивном зале на коврике, скрестив ноги. Раньше всех вышла из медитации, и если бы не проклятый камень, то узнала бы, чем кончились все эти похождения. Потерла поясницу, какой все же болезненный ушиб. Вовремя улизнула. Посмотрела по сторонам - все адепты тихохонько сидят, и закрытыми очами шарят в потаенном.
Вот ведь, обман чувств - только сейчас заметила, что слегка парю над ковриком. Невысоко поднялась, не более толщины ладони, но все же воздушная подушка отделила мой зад от пола. Хм-м, это еще от чего считать - высоко-невысоко. Если учесть, что спортзал на втором этаже, а отрыв считается не от пола, а от поверхности земли, то довольно высоко - до второго этажа вспорхнула.
Но, как только взгляд уперся в гуру, бьющего себя по полосатым бокам гибким тигриным хвостом, от неожиданности со всего маху шлепнулась на пол, в очередной раз саданув зад. Все, теперь окончательно вышла из медитации.
Выбежала из зала, на ходу застегивая куртку, и уткнулась носом в твидовую, до боли знакомую грудь, маячившую у выхода. Жесткие руки схватили, закружили, вихрь обдал меня любимыми ароматами.
-Ты! Все-таки заехал! Не ожидала - а говорил, что сегодня занят. Дай ушко лизну. Люблю твои неожиданности. Как хорошо, что мне не придется тащиться на метро!
-Ну, как успехи? Сегодня получилось? - спрашивает и целует, не давая ответить.
-Сегодня во время медитации отбила себе всю задницу.
-И это всё?
-Ты на мицубиске или на вольвочке? Я без памяти от того, как ты водишь машину - ты настоящий виртуоз! Нет, не виртуоз - ас. В тебе умер талантливый гонщик, гораздо более талантливый, чем ныне живущий бизнесмен.
-Зубы мне не заговаривай и лестью не прикрывайся. Ты не ответила.
-Кстати, о смерти - меня сегодня два раза пробовали укокошить и напугать, но безуспешно. В родительский дом возврата нет, надо обустраивать новую норку. Вот в субботу этим и займемся. Работы куча: изыскания провести, замеры сделать, смету составить, все вынюхать.
-Значит, всё получилось! Ты с ним разделалась?
-Нет, я бы не смогла - он мой отец. Несчастный случай - пол обветшалого особняка обрушился, отец упал в подвал, из которого торчал осиновый кол и погиб. Видимо, кто-то охотился на него и подготовил ловушку. Мне жаль, что так получилось, но он заслужил такой конец, хотя бы за то, что заставлял мою мать убивать людей и коллекционировать их черепа, а потом и с ней покончил так же, как и с моим первым избранником - затравил собаками. Мама сегодня мне являлась - такая нежная, трогательная, вся в желто-шафрановом, с золотым блюдом. Она и открыла мне всю правду о своей смерти и смерти моего первого мужа. Так что можешь жить спокойно - мой отец больше тебе не угрожает.
Чуть-чуть соврала мужу, я все-таки лиса. Ему не надо знать обо всём. Как говорила моя бедная мама - никогда не показывай мужчинам тыльной стороны хвоста.
Но если бы я не забрала отцовскую колдовскую мощь, то пространственно-временной завиток ленты Мёбиуса не был бы ко мне столь благосклонен - у меня просто не хватило бы силы вернуться в то же место и в то же время. И рассекала бы между мирами этаким Летучим Голландцем, не зная ни сна, ни отдыха.
Уже сидя в машине, вспомнила странный путь из шкатулки в коробочку, из коробочки в сундучок, и поделилась с мужем сделанным открытием:
-Знаешь, а ведь мне впервые удалось пройти по пространственно-временной ленте Мёбиуса - из одного мира в другой, из сегодня во вчера и обратно. Сделала так виртуозно, что вернулась в ту же точку, из которой вышла, будто делаю это каждый день по нескольку раз. Самое главное в этом путешествии - нигде и никогда не петлять. Идти как балерина по проволоке - пяточка к носочку. Смешно, да? В петле не петлять! Повезло, всего раз над полом и зависла - и то на выходе.
Ой, чуть не забыла - гуру-то наш пытается выдать себя за тигра, но из-под наведенной иллюзии явственно проглядывала розовая шкурка, хвостик колечком и рыло-пятачок. Что за времена - каждый поросенок пытается выдать себя за хищника.
И мы с моим избранником радостно закашляли-засмеялись, игриво поправляя друг другу высовывающиеся из-за пояса джинсов рыжие хвосты - при возбуждении с хвостами просто беда.
Рисунок И.Шлосберга
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"